Вопрос насилия родителей над детьми для меня очень острый и беспокоящий. Когда я была ребёнком папа меня бил. Нет, не часто и не с горяча. Бил иногда и всегда, как он мне объяснял, за дело. Память об этой физической боли и унижении навсегда запечатлелась в моей душе.

Но куда сильнее меня ранило другое насилие, вроде бы незаметное, внешне кажущееся безболезненным. В детстве я вообще не понимала, что это – насилие. И тем страшнее его последствия для меня сейчас, когда я выросла и родила собственных детей.

Я смутно ощущала, что не хочу растить их так, как растили меня. Я говорила о насилии, но толком не могла понять, что же скрывается за этим словом. Я забивала в поисковик «Что такое насилие» и листала многочисленные ссылки. Но внутри меня ничего не прояснялось.

Наощупь я придумала своё определение, решила, что насилие – это принуждать другого делать то, что он не хочет, против чего протестует. И растила детей, исходя из этого своего понимания. Это было безволие и попустительство. Как-то я разговаривала с логопедом моего сына, говорю: «Вот, он не хочет дома логопедические упражнения делать, а я не хочу его принуждать, это ведь насилие». А она мне в ответ удивлённо-задумчиво: «Странное у вас понимание насилия… Для меня настаивать на том, чтобы ребёнок сделал то, что для него полезно, – это не насилие…»

Её фраза застряла внутри меня. Я стала думать и спрашивать у других, что же такое насилие. Говорю коллеге-психологу: «Вот, у моего годовалого сына заложен нос, он плачет, не может спать. Я, чтобы облегчить его страдания, закапываю ему нос. Он ужасно не любит процедуру закапывания, кричит, возмущается, обиженно рыдает. Получается, что я совершаю над ним насилие? Но если не совершать это вынужденное насилие, то ребёнку будет всю ночь мучиться и плохо спать. Как же быть?» Она отвечает: «Ну, это не насилие, потому что в этот момент в тебе нет агрессии по отношению к ребёнку».

Агрессия? Но мой папа совсем не злился, когда бил меня. Он искренне верил, что делает для меня благое дело, он действительно считал, что меня нужно воспитывать именно так, иначе я никогда не стану доброй, честной и порядочной.

В группе коллег я задала тот же самый вопрос («Как обойтись без насилия, когда насилие необходимо?»). И мне ответили, что я смешиваю понятия насилия и родительской власти. И это немудрено, потому что все мы привыкли, что имеющий власть обязательно использует её в своих целях, а не на пользу того, над кем он властвует. Тогда я уточнила, чем власть отличается от насилия. И услышала в ответ, что ребёнка невозможно вырастить без запретов и указаний, что ему надо делать. И что насилие – это не только принуждение к тому, чего другой не хочет, а ещё и игнорирование протеста, запрет на выражение протеста и возмущения. То есть превращение человека в вещь, которая не имеет своих собственных потребностей и желаний.

Я услышала их слова и записала себе на память. Но прошло ещё два года, прежде чем я поняла их смысл. Дело в том, что когда мой папа считал себя правым и воспитывал меня ремнём, он совершенно не интересовался, что я думаю и чувствую, почему я поступила именно так, а не иначе. Впрочем, в другие моменты, воспитывая меня без ремня, словами и поучениями, родители точно так же не интересовались моими мыслями, чувствами и мотивами моих поступков. Им просто не приходило в голову, что это можно делать, ведь их самих воспитывали точно так же, как они потом воспитывали меня.

Итог моей пламенной речи таков: родительская власть состоит не в том, чтобы знать, что хорошо для ребёнка и добиваться этого хорошего, а в том, чтобы предположить, что для ребенка хорошо, потом уточнить у ребёнка, как он к этому относится, выяснить его чувства и мысли, а потом уже принять решение о действиях. Из-за ограниченности своего опыта дети не всегда могут понять, что для них хорошо, а что – плохо, и потому окончательное решение принимает родитель – взрослый, опытный, мудрый, имеющий над ребёнком власть.

…Как-то я вернулась домой вечером и увидела мужа, настаивающего, чтобы ребенок вышел вместе с ним чистить снег. Мальчик идти на улицу нисколько не хотел, время тянул всячески, муж вышел без него. Раньше я, вся такая ненасильственная, оставила бы всё как есть и ребенок так и просидел бы, наполовину натянув колготки, до возвращения мужа. Потому что, конечно же, это было бы насилием – заставить сына одеться и выгнать его на улицу. Но в этот вечер я воспользовалась своей родительской властью.

Во-первых, поспрашивала ребёнка, почему это он на улицу не хочет. Сын ответил, что не хочет именно с папой, дальше этих объяснений не пошёл.

Во-вторых, я искренне посочувствовала ему, что приходится делать то, чего не хочется.

В-третьих, попросила помочь мне и папе, потому что снега навалило очень много и папе действительно нужна помощь. Дальше я помогла сыну одеться и мягко выставила его за дверь.

…Они вернулись минут через 50, оба раскрасневшиеся и очень довольные. Ребенок был весь взмокший и в одном сапоге прискакал ко мне, чтобы я потрогала его потный лоб. «Мама, папа меня в сугроб кидал!» — восторженно кричал сын.

И, собственно, алгоритм действий, основанный на родительской власти:

Вариант 1. Когда ребёнок отказывается что-то делать.

1. Спросить ребёнка, почему он не хочет этого делать.

2. Выслушать ребёнка, понять и принять его чувства.

3. Принять окончательное решение и спокойно, но твёрдо сказать об этом ребёнку.

Вариант 2. Когда ребёнок хочет делать или уже сделал то, чего делать нельзя.

1. Спросить ребёнка, почему, для чего он так поступил.

2. Выслушать ребёнка, понять и принять его чувства.

3. Объяснить ребёнку, почему его поступок является неприемлемым и совместно с ребёнком выбрать то наказание, которое будет применено, если он будет продолжать делать то, что делать нельзя.